Чёрная эстафета - Страница 92

– Комментарий, – с нажимом напомнил капитан «Вагранта».

– Кхм… – Пасулько оторвался от созерцания останков перевертыша выразительно поглядел на Шеманихина.

Тот не выглядел удивленным или подавленным.

– Мы в рубке. Сразу хочу отметить, что как и ожидалось, этот корабль вряд ли приспособлен для особей Роя. Он явно адаптирован для нужд иной расы, а возможно, что и нескольких морфологически подобных рас. Во всяком случае, человек или перевертыш чувствовал бы себя здесь вполне комфортно.

– С чего такие выводы? – поинтересовался капитан. – Не подумайте, что я не доверяю вашему опыту, просто хочу понять.

– Кресло, – пояснил Шеманихин, и повернулся так, чтобы навешенная на него камера захватила пилотское кресло. – Не правда ли, вполне обычное с виду кресло? Особям Роя такие ни к чему. Это раз. Второе – общий дизайн пульта управления и особенно – манипуляторов. Они приспособлены под антропоморфную кисть. Люди, свайги, цоофт, азанни, оаонс – любой представитель вышеназванных раз сможет пользоваться подобными манипуляторами. Хотя, нет, азанни отпадают – им вместо кресла перед пультом понадобился бы насест. Свайги, кстати, тоже отпадают – в этом случае спинка кресла была бы иной формы. Не сплошной, а с отверстием для хвоста…

Павел видел, что Шеманихин продолжает пребывать в рабочем азарте. Он размышлял вслух, делал выводы и делился ими с окружающими.

– Значит, этот скаут адаптирован для перевертышей, людей или цоофт. Возможно, для ратэо, но ратэо в этой рубке было бы, пожалуй, тесновато.

Далее. Сам пульт. Я вижу, что комп имеет обширную периферию и драйв-приводы под все известные мне стандарты носителей. А именно: вот это биоприставка под запоминающие органы Роя. Далее, драйв под стержни азанни-цоофт. Под наши лазерные диски – кстати, уточнили, какую модель покупал перевертыш на Орионе? Похоже, эту. Так, дальше. Вот это – считыватель пластингов стандарта Свайге. И вот, с краешку, резонансный драйв а'йешей. Честное слово, капитан, я еще никогда не видел в рубке малого корабля драйвы всех мыслимых стандартов.

Павел все то, что рассказывал Шеманихин, естественно, понял и сам. Поэтому у него оставалось время, улучив минутку оглядеться.

Когда он взглянул под ноги, первым побуждением было вскрикнуть, но что-то его удержало.

У самой стены, опираясь на еле выраженный плинтус, лежал диск. Земной диск, к одному из приводов с пульта. Тому самому, наверное, который был куплен перевертышем на Орионе. Диск лежал рабочей поверхностью вверх, и поверхность эта была похожа на небольшое зеркальце.

С некоторым трудом – тесно же! – Павел присел.

По идее он должен был увидеть в «зеркальце» собственное отражение. Собственно, он сначала и решил, что видит отражение. Но когда отражение поднесло палец к губам, в универсальном межрасовом жесте призыва к молчанию, Павел растерялся.

Потом понял, что видит в «зеркальце» перевертыша в одной из форм метаморфоза. Перевертыш внимательно глядел прямо на Павла и продолжал призывать к молчанию.

«Что делать-то?» – подумал Павел, смешавшись.

Он сидел левым боком к диску, поэтому грудная камера показывала сейчас ракурс вдоль вогнутой стены рубки, а камера на рукаве – вероятно, чью-то задницу. Диска же, кроме Павла, не видел никто.

Он нерешительно протянул к диску руку, и отражение перевертыша утвердительно кивнуло.

Чувствуя себя до невозможности странно, Павел взял диск, потихоньку переправил его в карман куртки, и, никем не замеченный, встал.

Работа с изделиями чужих приучила Павла ничему не удивляться. Этот диск, видимо, только с виду кажется земным. Иначе как нормальный психически человек может увидеть в обычном оптическом кругляше вместо собственного отражения какого-то перевертыша?

«Может, это запись? – подумал Павел. – Просто совпало: перевертыш как раз кивнул, а я решил, что он одобряет мое молчание и желание припрятать диск до поры до времени.»

Желание это возникло у него само собой, в момент, когда палец чужого застыл у тонких, едва различимых в крохотном «зеркальце» губ.

Но отчего оно возникло – Павел не понимал. Да и не стремился понять – он просто принял его, как должное.

До момента, пока капитан не разогнал всех спать – после восемнадцати часов работы – Павел иногда вспоминал об этом диске и украдкой нащупывал его сквозь плотную ткань куртки. Иррациональное желание никому о диске не говорить со временем только крепло.

Поспать им позволили шесть часов, не больше. Завтрак принесли прямо в каюту расторопные молчаливые стюарды. Вчерашняя пахота на борту трофейного скаута, конечно же, не могла пройти бесследно: в зеркале Павел увидел хмурого и взъерошенного мужчину лет тридцати с темными кругами под каждым глазом и вид имеющего заметно утомленный. По хорошему, следовало поспать еще часов шесть, не меньше, но Павел не сомневался, что военные не позволят.

Шеманихин выглядел примерно так же. Беспрерывно зевая, он кое-как умылся и набросился на завтрак. Вчерашние бутерброды хоть и не позволяли голоду напоминать о себе, все же на полноценное питание не тянули.

– Как думаешь, Паша, – осведомился Шеманихин, не переставая жевать. – Раскусим?

– Вряд ли, – усомнился Павел. – Обычный черный ящик. Мы даже измерить ничего не сумели. А вскрывать его не порекомендует ни один ксенотехник.

Шеманихин уныло кивнул.

– М-да. Вот заразы! Как же они все это реализуют, а? Ну, хоть бы манюсенькая зацепочка, чтобы знать от чего вообще плясать и в каком, понимаешь, направлении…

Исправно проглотив свою порцию, Павел не утерпел и подсел к своему портативному переносному терминалу. Тем более, что Шеманихин, насытившись, впал в задумчивость, плюхнулся на койку и вознамерился оставшиеся до начала второго рабочего дня (которого по словам военных не существует) минуты продремать.